В статье, базирующейся на литературных, электронных, визуальных
источниках, рассмотренных с позиций историзма и исторических методов, исследуются
оригинальные памятники средневековой Монголии и их реконструкции. Это позволило
впервые на русском языке представить их сводный перечень из музеев России и Монголии. В силу объективных причин он невелик, но дает представление о развитии военного дела народа.
Статью актуализирует возрастающий интерес к культуре монгольского средневековья после многих лет забвения. История реконструкций средневекового снаряжения и доспехов выявила возможность градации популярной и научной исторической реконструкции. Несмотря на некоторую общность, каждая из них имеет свои цели, задачи и специфику, одно направление подпитывает другое. Фиксируется появление в Монголии музея живой истории как новой формы возрождения исторической памяти и культурного наследия Монгольской империи. Сохранение в стране кочевого образа жизни способствует созданию достоверных аутентичных реконструкций, используя сохраненные в современной повседневности средневековые технологии и материалы.
Из фрагментов восстанавливается вещный мир средневековья. Интеграция исторического
наследия в сферу туризма выигрышно как с экономической точки зрения, так и с позиций
сохранения и популяризации культурного наследия

Статья посвящена малоизученной теме роли религии в этнической истории ойратов. Автор изучает данные различных источников по раннему составу ойратов, а также дальнейшее развитие ойратских объединений в составе трех конфедераций: Ранней (XIV в. – вторая пол. XV в.), Средней (вторая пол. XV в. – 1637 г.), Поздней (с 1637 по 1758 гг.). У ойратов религия (духовные предпочтения) традиционно играла важную роль — например, духовные вожди могли возглавлять народ (Худуха-беки). По нашему мнению, одно из важных проявлений роли религии в этнической истории ойратов имело место во второй половине XV в. – начале XVI вв., когда ввиду религиозных разногласий значительная часть элётов (потомков ранних ойратов-огеледов), ведомая своими лидерами — двумя внуками тайши Эсена, воспитанными в исламской вере, перекочевала в Могулистан, где они (элёты) в большинстве своем были уничтожены Ахмад-ханом (Алачи-ханом). Это событие привело к значительным трансформативным процессам у ойратов: влияние чоросского клана, к которым принадлежал род Эсена, сошло на нет, а оставшиеся элёты образовали новые народы — дербетов и джунгаров. Особенно явно роль религии (буддизма) у ойратов проявится в период правления Эсена-тайши (1407–1455), и в последующем для ойратов поддержка этой религии станет жизненно важной в политике их государств.

Статья посвящена жизни и деятельности бывшего настоятеля знаменитого буддийского монастыря Кумбум в Амдо (КНР), ныне директора Тибето-монгольского буддийского культурного центра в Блумингтоне (Индиана, США) ― Арджа Ринпоче. Основана на автобиографии Арджа Ринпоче, переведенной автором с китайского языка. Автор приходит к выводу, что Арджа Ринпоче ― один из самых важных религиозных и политических деятелей Тибета, а его автобиография ― один из наиболее ценных и достоверных источников по истории Тибета.

В статье рассматривается вопрос конфессиональной идентичности крещеных калмыков. Несмотря на почти двухвековую политику христианизации, калмыки сумели сохранить свою религиозную идентичность, приверженность религии своих предков. Российское правительство проводило гибкую и осторожную политику в отношении калмыков, старалось не христианизировать их на территории Калмыцкого ханства. Однако переход калмыков в другие губернии и принятие ими православия вне пределов ханства поощрялись и приветствовались. Именно на этом этапе за пределами ханства были созданы поселения на Дону, в Чугуеве Харьковской губернии, Беляево, на р. Терешка, в Ставрополе-на-Волге, Чуркиной пустыни, на Урале, Тереке. Относительная изоляция крестившихся калмыков, поселившихся на данных территориях, совсем не означала, что они полностью «обрусели», приняли русский уклад жизни. Несмотря на изоляцию от соплеменников и номинально считаясь православными, крещеные калмыки практически во всех местах расселения в российской глубинке продолжали исповедовать буддизм. Позиции и влияние буддийского калмыцкого духовенства на своих соплеменников были слишком сильны вопреки административному контролю за их деятельностью.

В статье рассмотрены актуальные вопросы истории плена и работорговли на южном пограничье России конца XVII в. – начала XVIII в. Указанная территория включала в себя пограничные владения России, Крымского ханства и Османской империи в Северо-Восточном Приазовье и на Кубани. Изменение Россией и Османской империей пограничного порядка в этом районе повлекло за собой не только изменение межгосударственных отношений. Изменились условия функционирования набеговой системы населения Крымского ханства, активно задействованного в захвате полона, прежде всего, на территории России. Вместе с тем, новые исторические условия повлияли на другие пограничные сообщества (калмыков, донских казаков), также связанных с различными действиями в отношении полоняников ― разменом и выкупом. Разрушение старого порядка, издавна существовавшего в степном пограничье, не привело к прекращению работорговли, но изменило направленность, географию и состав ее участников. Так, одним из центров так называемых выкупных операций с рабами стал российский Азов. В статье, на основе документальных источников, исследованы судьбы разных русских людей, попавших в плен к ногайцам или к казакам-ахреянам на Кубань. Показаны разные случаи из жизни полоняников, получавших свободу в результате выкупа, который совершался по определенной схеме и с участием многих людей.

В статье исследуется участие казачества в процессе реализации планов российского правительства по созданию сети стационарных поселений вдоль трактов, проходивших по территории Астраханской губернии. Исследуется политика российской администрации в XVIII в. по заселению трактов, показана роль казачества в данном процессе, подводятся итоги реализации проектов. Работа выполнена на основе материалов исследователей Нижнего Поволжья и документов Российского государственного архива древних актов и Российского государственного военно-исторического архива.
Автор отмечает, что в рассматриваемый период одним из главных направлений российской политики в регионе являлось привлечение переселенцев и создание стационарных поселений. В то же время проведение активной переселенческой политики сдерживалось отсутствием установленных и признанных на юге России государственных границ с соседними государствами и народами Северного Кавказа. Государство не могло гарантировать переселенцам их безопасности, в свою очередь в самой Астраханской губернии было недостаточно людских ресурсов для осуществления активной переселенческой политики. В сложившейся ситуации власти, чтобы не распылять скудные людские и материальные ресурсы, сосредоточили основные усилия на создании и заселении укреплённых военных линий, а также важнейших сухопутных коммуникаций. Всё это в перспективе открывало широкие возможности приступить к масштабным переселениям. На данном этапе самым подходящим контингентом было признано казачество, которое успешнее других сословий и социальных групп было адаптировано к проживанию в условиях фронтира. К концу XVIII в. с помощью казачества удалось заселить волжскую часть важнейшего стратегического тракта Москва – Кизляр, но из-за тяжелейших природных условий местности и исчерпанности ресурсов казачества не удалось заселить участок дороги Астрахань – Кизляр. После завершения в 1770-е гг. создания Азово-Моздокской укреплённой линии, прикрывшей южную государственную границу России, открылись хорошие возможности для осуществления широкой крестьянской колонизации, поэтому казачество перестало рассматриваться в качестве одного из главных контингентов для заселения Астраханской губернии.

В данной статье рассматривается процесс законодательного строительства основ национального государства у тувинцев. Принятие решения о создании национального государства в 1921 г. обусловило процесс становления новых правовых основ демократического развития, который начался с принятия основного закона — Конституции 1921 г. Первый этап истории ТНР с 1921 по 1929 гг. был важным и определяющим в развитии государства. Во главе государства стояли бывшие чиновники, которые обладали опытом управления, но не имели представления о социалистической системе. На данном этапе сосуществовали старые и новые нормы.
На втором этапе развития с 1929 по 1944 гг. произошла резкая смена курса партии и государства по пути строительства социализма. Процессы, происходившие в СССР, в полной мере получили отражение в развитии политического курса ТНР. В 1929 г. состоялся исторический VIII съезд Тувинской народно-революционной партии, объявивший борьбу с «правым уклоном» в партии и определивший новые задачи развития общества по социалистическому пути. К этому времени были подготовлены молодые кадры управленцев, которые постепенно сменили все руководство страны. В данный период произошла трансформация правовой системы вследствие принятия нового политического курса ЦК ТНРП. В системе политических институтов ТНР партия становится основным органом власти. Постепенно законодательная база полностью была заменена в 1940 г. по советскому образцу. Таким образом, были подготовлены условия для дальнейшего вхождения в состав СССР.

Данная статья посвящена деятельности членов калмыцкой республиканской организации ВЛКСМ и представителей несоюзной молодежи в послеоккупационный период, нашедшей отражение на страницах газеты «Ленинский путь». Материалы периодической печати, содержащиеся в фондах Национального архива Республики Калмыкия, позволяют говорить о подъеме патриотизма среди молодежи и её работе во благо Родины. Анализ статей газеты «Ленинский путь» — ведущего печатного органа Калмыцкого обкома и Элистинского горкома ВКП(б) свидетельствует о том, что достаточно полно были освещены работы по восстановлению народного хозяйства, различные акции по сборам средств для республики, страны и Красной Армии.

статья посвящена региональным особенностям становления и развития органов местного самоуправления как институтов гражданского общества. Анализируются основные этапы становления и развития местного самоуправления. Рассматриваются нормативно-правовые акты Российской Федерации и региональных органов власти по реформированию местного самоуправления. 
На первом этапе становления местного самоуправления была прекращена деятельность городских и районных Советов народных депутатов, а их компетенцию передали соответствующим органам местной власти. Выявлены региональные особенности организации политической системы и местного самоуправления в Кабардино-Балкарии, Калмыкии и Карачаево-Черкессии. 
Исследуется деятельность государственных органов власти по реализации федерального закона от 6 октября 2003 года «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» и Концепции административной реформы в РФ на 2006–2008 гг. В результате в регионах была создана новая модель местного самоуправления: формирование представительных органов путем выборов, назначение главы местной администрации по результатам конкурса Советом местного самоуправления, разграничение полномочий между органами государственной власти и местного самоуправления. 
Обобщается опыт взаимодействия органов муниципальной власти и общественных объединений по развитию институтов местного самоуправления и гражданского общества. Раскрываются проблемы, препятствующие становлению местного самоуправления как самостоятельного социального института, определены перспективы развития местного самоуправления в республиках.

В последние десятилетия шаманизм, вопреки пессимистическим прогнозам, переживает возрождение. В ходе этого сложного процесса шаманы адаптируют свои практики к ожиданиям общества, в результате чего их собственная традиционная картина мира претерпевает существенные изменения. Одной из необычных черт, проявившихся, в частности, у некоторых «городских» шаманов в Бурятии, является деление обитателей сакрального мира на «престижных» и «непрестижных». В соответствии с подобной классификацией от клиента требуют различать и дары, подносимые духам той или иной категории, при этом «престижность» определяется рыночной известностью торговой марки предметов.
В данной статье предпринимается попытка проанализировать данный феномен, объяснив его все большим распространением в России ценностей общества потребления, в соответствии с которыми престижность представляется существенным критерием, определяющим значимость тех или иных вещей и явлений. Делается предположение, что придание некоторыми современными шаманами обитателям сакрального мира подобных атрибутов престижности представляет собой перенесение мирских идеалов в мир религиозной традиции. В свою очередь, это еще раз доказывает неразрывную связь и взаимную обусловленность традиционных народных верований и тенденций развития современного общества.

Статья посвящена анализу такого явления духовной культуры мордовского народа, как культ поминовения усопших. Автор на основе этнографических источников, устных полевых материалов и этнологической литературы разбирает поверья и суеверия после погребального периода, их сущность и причину появления для того, чтобы более углубленно осмыслить ряд общих проблем, связанных с их становлением в общественном сознании.
По представлениям эрзян после погребения душа умершего до сороковин навещала своих родных. Для того чтобы она смогла найти дорогу домой, в избе горели свечи (а ныне могут оставлять электрический свет на ночь в одной из комнат).
Поминальные обряды сорокового дня начинали с посещения бани, в которую приглашали и почившего. Покойному готовили одежду, которую раскладывали на алтаре, а затем расстилали на могиле либо перед домом на крыльце или в сенях, если не позволял зимний буран. Эту одежду затем передавали родственнику, наиболее похожему на погребенного внешним видом и характером. По верованиям мордвы, душа умершего, обладающая некоторой тонкой материальностью, нуждалась в еде, и ее «кормили», не только приготовив еду в доме, но и принося припасы в дом умершего, где покойного «приглашали за стол». Если поминальные службы выполнялись на кладбище у могилы, то по мордовскому обычаю здесь же имитировали обрядовую трапезу, в которой как бы участвовал умерший: с ним разговаривали, и ему отделяли часть пищи. В настоящее время поминальный обряд является одним из самых сохранившихся. Характерными и основополагающими его поверьями и суевериями являются: возможность душ умерших приходить из потустороннего мира к своим родственникам, мыться в бане и есть приготовленную и принесённую пищу. Причина их появления — продолжение логической цепочки уверенности в продолжении жизни человека после смерти.

Для воссоздания подлинной картины истории монгольских народов важно исследование процесса сложения периферийных этнических общностей, имеющихся в их составе. В статье излагаются некоторые результаты изучения истории живущего на северо-востоке Китая (городской округ Хулун-Буир) малоизвестного науке монголоязычного этноса новые баргуты (шинэ барга). Данная группа до прихода в Хулун-Буир была частью байкальского племени хори. В XIII в. степные монголы прозывали население у Байкала, включая хоринцев, словом баргут, данным ему по названию территории обитания ― Баргуджин-Токум. Материалы говорят о том, что прозвище баргут вызвало появление к жизни другого названия новые баргуты, которое было дано маньчжурами хоринцам между 1655 и 1670 гг. после зачисления их в Восточной Халхе в знаменное войско. В 1734 г. цинские власти переселили хоринцев в Хулун-Буир для несения пограничной службы. Здесь в результате окончательного отрыва хоринцев от материнского этноса и произошедшей у них смены этнического самосознания сложилась новая общность в этнической структуре монголов Китая, называющаяся новые баргуты ― шинэ барга.

В статье рассматриваются легенды и устные рассказы, в сюжетах которых отражается история распространения буддизма в Монголии и Туве. По мнению автора, они основаны на таких жанрах средневековой тибето-монгольской традиционной историографической литературы, как чойн-жун (история буддизма), лор-жус (хроника), намтар (житие) и т. п. Сделан вывод о том, что различные тексты, в том числе и произведения жанра чойн-жун, составленные средневековыми монгольскими учеными-ламами, распространились в Туве как легенды и устные рассказы.

В статье рассматриваются основные аспекты эпосоведческих исследований синьцзян-ойратской версии «Джангара», проводимых учеными-фольклористами Китая. Актуальность темы исследования и ее новизна связаны с тем, что теоретическое осмысление эпоса «Джангар» изначально было основано на калмыцких источниках. Введение в научный оборот синьцзян-ойратской версии позволяет проводить многоаспектные сравнительно-типологические исследования. Кроме того, изучение синьцзян-ойратской версии расширяет научные представления о центральноазиатской эпической общности в целом и джангаровской традиции в частности. В ходе изучения данной проблематики автор приходит к выводу, что исследования китайских ученых-фольклористов в основном посвящены рассмотрению проблем бытования, особенностей эпической традиции и эпического сказительства, поскольку исследователи эпоса являются и его собирателями и имеют уникальную возможность наблюдать и изучать живую эпическую традицию. Китайские джангароведы, опираясь на предшествующий опыт отечественных и зарубежных эпосоведов, затрагивают актуальные вопросы, связанные с генезисом памятника и трактовкой имени Джангар, выдвигая собственные концепции и гипотезы. На современном этапе развития джангароведения китайскими исследователями всесторонне изучается синьцзян-ойратская версия, выявляются ее специфические особенности.

В статье рассматривается легенда о первом джангарчи в лирике калмыцких поэтов Давида Кугультинова и Басанга Дорджиева. Из двух народных легенд о мужчине и девушке, впервые исполнивших песню о Джангаре и его богатырях, молодые поэты выбрали легенду «Рождение Джангариады», подчеркивая практику исполнения народного героического эпоса «Джангар» в гендерном плане. Каждое из стихотворений этих авторов имеет два варианта разных лет.Стихотворение Д. Кугультинова «Җаңһрч күүкн» («Девушка-джангарчи») вошло в его первую книгу «Баһ насна шүлгүд» («Стихи юности», 1940). Связь легенды о первом джангарчи-девушке со своим стихотворением «Җаңһрч күүкн» Д. Кугультинов позиционировал эпиграфом, в котором сослался на слова современника, старого джангарчи. Это стихотворение, исключая название и эпиграф, состоит из 35 строк, не имеет строфики. В издании 1963 и 1981 гг., исключая название и эпиграф, уже 40 строк делятся на 10 катренов. По сравнению с первым вариантом второй существенно переработан не только по форме, но и по содержанию. 

В сюжете стихотворения Д. Кугультинова воображению поэта явилась девушка, спевшая богатырям Джангара песню о них. В тексте 1940 г. девушка поет перед ханом Джангаром и его воинами, в текстах 1963, 1981 гг. — перед богатырями Джангара. В первом варианте больше внимания уделено красоте девушки, во втором — характеристике богатырей. В первом варианте в отличие от второго нет упоминания о музыкальном аккомпанементе, нет мотива познания богатырями самих себя с помощью услышанной песни, нет мотива коленопреклонения воинов перед девушкой, которая обессмертила их подвиги в своем пении.
Сравнительно-сопоставительный анализ стихотворения Кугультинова в двух редакциях 1940 и 1963–1981 годов показал разные авторские стратегии в передаче фольклорного сюжета, структурно-композиционных особенностей, художественно-изобразительных средств, эпических формул, рифмовки и рифмы, сочетании нерифмованных строк, анафоры ― звуковой, лексической, синтаксической. Со стороны формы ранний вариант несовершенен, второй вариант демонстрирует поэтическое мастерство автора.
Обращение к русскому переводу Я. Козловского позволило уточнить поэтику второго варианта оригинального текста и его перевода.
Стихотворение Б. Дорджиева «Девушке-джангарчи» (1941, 1959) носит шуточный характер в творческой перекличке с текстом Д. Кугультинова. Первый вариант состоит из 9 катренов — 36 строк, во втором варианте 32 строки поделены на две части с изменением количеством слогов в строках (20 строк и 12 строк).
Дорджиев в самом начале текста в двух вариантах обращается к девушке-джангарчи, восхищаясь ее красотой и талантом, вступает в соперничество с поэтами Давидом Кугультиновым и Лиджи Инджиевым за ее любовь. Он ввел в текст имена и фамилии своих друзей, показал знание их произведений, обыграл тему сновидения в стихотворении Д. Кугультинова.
Давид Кугультинов и Басанг Дорджиев в своих стихотворениях обратились к легенде о первом джангарчи-девушке, показав разные авторские стратегии, они едины в желании воздать должное народному гению. Выбор в качестве лирической героини девушки-джангарчи, а не мужчины-джангарчи, вероятно, обусловлен подчеркиванием роли не только мужчин-сказителей, но и женщин-сказительниц.
Оба произведения связаны с фольклором по содержанию и форме. Фольклорная традиция у Кугультинова выражена сюжетом, сравнением девушки со сказочной красавицей Арагни-Дагни, ее взгляда с радугой, эпическими формулами и метафорами. В фольклорной традиции Дорджиев сравнил красоту девушки с красотой полной луны, с вечной звездой.
Разница между вариантами стихотворений у Д. Кугультинова заключается в усовершенствовании формы и содержания, у Б. Дорджиева — в сокращении текста (последнего катрена), в смягчении игривой интонации.

В сельских территориях Калмыкии сложилась сложная демографическая ситуация. Анализ статистических данных свидетельствует об интенсивном снижении коэффициентов естественного прироста сельского населения в регионе, и с 2012 г. этот показатель стабильно ниже показателей по городскому населению. Сравнение суммарного коэффициента рождаемости по городскому и сельскому населению свидетельствует об изменении репродуктивного поведения сельского населения. До 2013 г. суммарный коэффициент рождаемости по сельскому населению был выше суммарного коэффициента городского населения. Вместе с тем изучение репродуктивных установок населения региона свидетельствует, что репродуктивные установки сельского населения выше репродуктивных установок городского населения.