Введение. Ко времени вступления Монголии в состав Совета экономической взаи­мопомощи ее экономика имела явную сельскохозяйственную направленность, что обусловило закономерность обращения монгольских представителей к проблемам сельского хозяйства своей страны в процессе их участия в работе органов Совета. Целью исследования является изучение конкретных решений, повлекших составление доклада экспертной группы стран-членов Совета экономической взаи­мопомощи от 12 сентября 1963 г., а также анализ его основных положений. Материалы и методы. Источниковой базой исследования послужили материалы фондов 561 (Секретариат Совета экономической взаи­мопомощи) и 302 (Постоянное представительство СССР при Совете экономической взаи­мопомощи) Российского государственного архива экономики, а также фонда 10 (Международные совещания и встречи) Российского государственного архива новейшей истории. Наряду с общенаучным методом синтеза и анализа были использованы такие специальные методы, как историко-описательный и историко-генетический. Результаты. Составление доклада было осуществлено группой экспертов по сельскому хозяйству стран-членов Совета экономической взаи­мопомощи, работавшей в Монголии с 13 августа по 12 сентября 1963 г. Выезд экспертов был следствием изменения первоначальной процедуры выработки предложений по совершенствованию сельскохозяйственного производства Монголии. Выводы. Подготовка доклада экспертной группы стран-членов Совета экономической взаи­мопомощи от 12 сентября 1963 г. имеет сложную и витиеватую предысторию, прослеживаемую еще со времени XVI сессии Совета экономической взаи­мопомощи, на которой Монголия была принята в состав организации. Композиционно он состоит из 7 однотипных разделов, представлявших собой описание разных направлений помощи сельскому хозяйству Монголии. В процессе работы над докладом экспертной группой был скорректирован список и объем позиций предполагаемой помощи сельскому хозяйству Монголии, и при этом, что самое главное, была оказана экспертная поддержка монгольской стороне, которой еще предстояло отстоять реализацию зафиксированных в докладе мероприятий в ходе координации народнохозяйственных планов стран-членов Совета экономической взаи­мопомощи.

Введение. В плеяде деятелей казахского общества имперского периода широко известно имя выдающегося ученого, путешественника, кадрового офицера Российской империи Чокана (Мухаммеда-Ханафии) Валиханова. Однако в важных событиях истории этого периода также принимал активное участие другой Валиханов — Гази. С Чоканом Валихановым его связывало многое: родственные узы, трагические судьбы. Однако в силу целого ряда обстоятельств его имя не так широко известно. Целью данной статьи является изучение происхождения, жизни и деятельности видного казахского общественного деятеля дореволюционного периода — почетнейшего ордынца, кадрового офицера Российской армии, генерала, султана Гази Булатовича Валиханова. На основе документальных источников и существующей историографии путем сравнительного анализа автор попытался последовательно проследить основные вехи биографии Гази Валиханова, определить его роль в истории Казахстана, осмыслить события и обстоятельства, повлиявшие на становление личности и формирование судьбы Г. Б. Валиханова. Результаты. Удивительное переплетение судеб Чокана и Гази Валихановых стало причиной ряда исторических неточностей и предвзятых предположений. Изученные материалы позволили сделать выводы о том, что предположения о сложных, враждебных взаимоотношениях двух казахских султанов — Гази и Чокана — не имеют серьезных оснований. За свою жизнь султан Гази Валиханов сделал немало: построил блестящую военную карьеру, параллельно занимаясь исследовательской деятельностью, являлся членом Императорского Русского географического общества, участвовал в Амударьинской экспедиции, стал одним из инициаторов создания и учредителем Мусульманского благотворительного общества в Петербурге, он сотрудничал с видными просветителями и деятелями того времени, в частности И. М. Гаспринским. Гази Валиханов является достойным представителем казахского народа XIX–XX вв. Его имя в настоящее время уже не в числе забытых. Тем не менее его жизнь и результаты общественно-политической, исследовательской деятельности нуждаются в дальнейшем исследовании.

Введение. В статье исследуется переводческая и издательская деятельность православных миссионеров в Калмыцкой степи в XIX – начале XX вв. на материалах вводимых в научный оборот документов фонда 597 «Астраханский епархиальный комитет миссионерского православного общества» Государственного архива Астраханской области. Материалы и методы. В исследовании использовался метод сравнительно-исторического анализа. Основной источниковой базой и объектом исследования стали неопубликованные архивные дела фонда 597 Государственного архива Астраханской области, относящиеся к переводческой и издательской деятельности Астраханского епархиального комитета в XIX – начале XX вв.: рапорты миссионеров, ежегодные отчеты комитета, межведомственная переписка, переписка комитета с региональными отделениями Православного миссионерского общества, с Казанской духовной академией и ее представителями, командированными в Калмыцкую степь, с Переводческой комиссией православного братства св. Гурия, со Св. Синодом, с российскими монголоведами К. Ф Голстунским и А. М. Позднеевым. Результаты. В научный оборот введены документы, относящиеся к основным этапам переводческой и издательской деятельности Астраханского епархиального комитета в XIX – начале XX вв. Выводы. Исследование документов, выявленных в фонде 597, позволило рассмотреть переводческую и издательскую деятельность членов комитета в ее эволюции, межрегиональное взаимодействие миссионерских комитетов, с целью обмена и уточнения переводов православной литературы на калмыцкий язык, участие в переводческой и издательской деятельности комитета Св. Синода, преподавателей Казанской духовной академии, Санкт-Петербургского университета, выдающихся российских монголоведов.

Введение. В статье рассматриваются акты дарения в ходе Монголо-Тибетской экспедиции известного исследователя Центральной Азии П. К. Козлова, совершенной в 1923–1926 гг. Цель исследования. Автор ставит задачу проанализировать состав подарков, которые советское правительство разрешило П. К. Козлову выбрать из Государственного хранилища, причины, по которым путешественник получил дорогостоящие предметы из золота и серебра, обстоятельства их дарения, адресатов и рецепции одариваемых. Материалы и методы. Материалами для анализа являются документы из Государственного архива РФ и дневники П. К. Козлова, которые он вел в этой экспедиции. Поставленная задача раскрывается через персональные истории дарения представителям монгольской элиты и Далай-ламе XIII, их мотивациях и форме подношения. Результаты. Показано, что подарки являлись для путешественника не только формальным соблюдением местного обычая, но и важным инструментом коммуникаций с высшими монгольскими чиновниками и представителями власти для решения вопросов деятельности экспедиции. Никто из российских исследователей не имел в своем распоряжении в качестве подарков такие дорогостоящие предметы. Выводы. В этой связи мы можем говорить, что большевистское правительство связывало с Монголо-Тибетской экспедицией П. К. Козлова определенные надежды на усиление позитивного восприятия советской России в Монголии и, в случае запланированной встречи с Далай-ламой, в Тибете. В качестве приложения к статье приводятся документы из Государственного архива РФ, отражающие состав подарков, имевшихся в распоряжении П. К. Козлова, и их персональное распределение.

Введение. Кочевники, максимально вписанные в природу и окружающий ландшафт, сохраняли свою идентичность посредством реализации пасторального образа жизни, типа мышления и ментальности. Постепенное, все более активное проявление новой логики развития, предлагаемой Российской империей, заставила казахов выработать новые механизмы выживания и самореализации в предложенных обстоятельствах. Цель. В статье на основе анализа различных источников, а также трудов и исследований, посвященных характеристике специфики существования номадических форм хозяйствования, проанализирован процесс формирования новых, отличных от традиционных, жизненных стратегий казахов-кочевников имперской фронтирной зоны XIX – начала ХХ вв. Материалы и методы. К анализу были привлечены материалы фонда 175 Государственного архива Оренбургской области, а также «Временные положения об управлении в степных областях Оренбургского и Западно-Сибирского генерал-губернаторства» и «Материалы по киргизскому землепользованию», изданные в период с 1896 по 1915 год. Кроме того, были привлечены отдельные произведения казахской литературы, которые являются уникальными историческими источниками. Результаты. Критический подход к различным историческим источникам позволил сопоставить разноплановый фактологический материал и реконструировать трансформацию и изменение самосознания и мироощущения вчерашних кочевников. Казахская элита рубежа XIX–XX вв. стремилась дать ответы на классические вопросы интеллигенции: кто виноват и что делать? Необходимо было определить дальнейшую перспективу жизнедеятельности: сохранять кочевье, искать иные замещающие формы полукочевого хозяйствования или же постепенно переходить к оседлости. Выводы. Российское государство не вмешивалось в вопросы землепользования кочевников, решая вопросы исключительно земледельческой общины. В этих условиях казахи-кочевники были предоставлены сами себе. В итоге им пришлось вырабатывать новые повседневные практики. Утратив традиционный уклад жизнедеятельности, казахи смогли сохранить свою самость в языке, устной народной памяти, генеалогии, поведенческих ритуалах казахской культуры и т. д. Специфика фронтирной территории проявилась в том, что казахи-кочевники были активно втянуты в процесс преобразований повседневной жизни и для защиты своих земель от все возрастающей конкуренции в лице крестьян-переселенцев научились опираться не только на собственные ресурсы, но и находить поддержку у местных властей.

Введение. Статья посвящена истории калмыцкой региональной организации Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи в 1921–1991 гг. Целью статьи является изучение опыта формирования корпуса первых секретарей обкома РКСМ-ВЛКСМ Калмыкии 1921–1991 гг. Материалы и методы. Исследование проведено на архивных и опубликованных материалах Национального архива Республики Калмыкия. Анализ архивных материалов осуществлен на таких принципах, как объективность и историзм, позволивших исследовать проблему во взаимосвязи со сложившимися конкретно-историческими обстоятельствами. Результаты. В результате исследования автор делает вывод о том, что особенностью в организации работы первых секретарей Калмыцкого обкома комсомола был небольшой срок пребывания в этой должности. Анализ характеристик корпуса первых секретарей Калмыцкого обкома ВЛКСМ  показал, что в 1921–1943 гг. по социальному происхождению они в своем большинстве являлись выходцами из бедных крестьянских семей, не имевшими высшего образования, но с достаточным партийным стажем, сочетали комсомольскую и партийную работу. В послевоенный период повысился образовательный уровень секретарей обкома ВЛКСМ, все они имели высшее образование.  В этот период сложилась система резерва кадров. Из комсомольских активистов выбирались преденденты на обучение в аспирантуре. Комсомол выступил резервом не только коммунистической партии, но и советских органов.

Введение. В статье рассматривается опыт составления базы данных безвозвратных потерь военнослужащих Красной армии в Великой Отечественной войне, призванных из Калмыцкой АССР. Анализ этой базы позволяет составить коллективный портрет этой категории участников войны 1941–1945 гг. Целью статьи является анализ опыта составления баз данных для просопографического исследования безвозвратных потерь в 1941–1945 гг. военнослужащих, призванных из одного региона (на примере Калмыцкой АССР). Результаты исследования показывают, что массовые источники, обладающие однородностью или тяготеющие к ней, представляют широкие возможности для реализации квантитативного подхода в изучении истории Великой Отечественной войны. При составлении базы данных могут возникнуть проблемы в связи со значительным количеством ошибок и неточностей, возникших изначально, техническими особенностями представления информации, требующими грамотной подготовки сведений для последующей машинной обработки. Тем не менее правильно составленная база данных безвозвратных потерь позволяет осуществить исследования по ряду параметров и составить их просопографический портрет. 

Введение. Статья посвящена представлению результатов раскопок на стоянке-мастерской эпохи камня Кряж II, расположенной в лесостепном Поволжье. Данный памятник является уникальным и содержит выразительную коллекцию изделий из кремня и отходов их производства. Целью работы является введение в научный оборот материалов из раскопок 2017–2019 гг. В задачи исследования входит описание и характеристика полученных археологических комплексов, определение их культурно-хронологической принадлежности и природно-климатического контекста формирования культурного слоя. Материалы. За три полевых сезона (2017–2019 гг.) на стоянке была изучена площадь в 192 м2. Общая коллекция артефактов насчитывает 5 989 единиц, из них около 250 единиц — керамика и более 5 700 экземпляров — изделия из кремня, из которых пластин около 6 %, а орудий и нуклеусов — менее 1,5 %. Подавляющее большинство находок на всей площади раскопа залегало в небольшой по мощности прослойке (15–20 см) темно-коричневого и в верхней части коричневого суглинка. Проведенный палинологический анализ позволил выделить три спорово-пыльцевых спектра в разрезе культурного слоя. Получено 6 радиоуглеродных дат, маркирующих время бытования стоянки. Результаты. Уникальность кремневого комплекса стоянки Кряж II связана с повышенной концентрацией кремневых артефактов на квадратный метр изученной площади, абсолютным преобладанием отходов производства и высоким процентом изделий с желвачной коркой, что позволяет интерпретировать памятник в качестве стоянки-мастерской. С типологической точки зрения большая часть керамической коллекции и кремневого инвентаря обнаруживает сходство с материалами средневолжской культуры развитого неолита. В то же время отдельные изделия из кремня и несколько фрагментов керамики по ряду признаков близки энеолитическим древностям региона. Период формирования культурного слоя памятника связан со второй половиной VI – первой половиной V тысячелетия до н. э. и бытованием лесостепных ландшафтов, близких современным. Выводы. Исследование стоянки-мастерской Кряж II позволило получить уникальную для лесостепного Поволжья коллекцию изделий из камня, относящихся преимущественно к поздненеолитическому времени.

Введение. Сфрагистические источники играют важную роль в изучении истории Калмыцкого ханства. Печати представителей калмыцкой знати приобретают особое значение для исследования становления института ханской власти, генезиса калмыцкой государственности и религиозно-политических связей ханства с Тибетом. Цели и задачи. В статье вводится в научный оборот ранее неизвестная печать калмыцкого тайши (будущего хана) Аюки, поставленная им в начале 1684 г. на шертной записи. Материалы и методы. Подлинник документа сохранился в Российском государственном архиве древних актов. Он редко привлекал внимание историков, предпочитавших пользоваться его устаревшей публикацией 1830 г. Для изучения печати использован комплекс методов исторической науки, текстологические и лингвистические методы. Результаты. Исследуются обстоятельства использования Аюкой печати во время принесения калмыцкой знатью присяги на верность договорным отношениям с русскими царями, анализируются внешний вид оттиска и легенда с текстом на санскрите. Удостоверение Аюкой своей клятвы при помощи печати в 1684 г. стало новшеством в процедуре принятия присяги, по сравнению с аналогичными церемониями 1673 и 1677 гг. Выводы. Авторы приходят к выводу, что эта печать является самой ранней из известных на сегодняшний день личных печатей Аюки. Наличие в легенде печати индийского титула раджи позволяет предположить, что уже тогда Аюка позиционировал себя верховным правителем всех калмыков в статусе хана, хотя и получил этот титул от Далай-ламы позднее.

Введение. Исследование посвящено анализу русских мест памяти в современном Харбине. Цели и задачи. В ходе исследования мы пытаемся найти ответ на вопрос: возможен ли мемориальный консенсус относительно русского наследия в Китае? Под мемориальным консенсусом мы понимаем определенное формальное или неформальное соглашение между государствами или внутри общества по поводу принятия или непринятия символов прошлого, а также интерпретации исторических событий. Мемориальный консенсус обеспечивает бесконфликтное отношение к местам памяти и к их использованию в ритуальных целях. Более того, это соглашение регламентирует то, каким образом наиболее приемлемо для всех сторон могут использоваться те или иные мемориалы или памятные даты, связанные с общей историей. Актуальность исследования обусловлена сложившейся в современном мире ситуацией войны с памятниками. В этой связи интересен китайский опыт формирования модели принятия общего прошлого. Методы и материалы. Методологически работа выполнена в формате memory studies. Мы опираемся на понятия «места памяти» и «культурная память», применяя их к эмпирическим материалам Хэйлунцзяна. В центре внимания — топонимы, памятники, кладбище, музейные экспозиции, памятники архитектуры, в том числе православные храмы. Речь идет не только о памятниках русской эмиграции первой волны, но и о более поздних советских мемориалах. Источниками послужили топографические данные, визуальные материалы, сведения справочников по историко-культурному ландшафту, исторические работы. Дискуссии. Дисциплинарная принадлежность данного исследования лежит в плоскости, в которой пересекаются исторические, политологические, социологические и культурологические подходы. Результаты. В итоге мы приходим к выводу о том, что в Харбине сформировался мемориальный консенсус по поводу «русского прошлого», опирающийся на востребованность туристического образа города. Это стало возможным на фоне бурного развития внутреннего туризма в КНР. Важную роль в обретении мемориального консенсуса сыграл постоянный диалог между лидерами двух стран. В ходе исследования выделено три периода, когда взаимоотношения между главами государств положительно влияли на политику в отношении прошлого. Первый период — это время союза И. В. Сталина и Мао Цзэдуна, второй период — диалог между Б. Н. Ельциным и Цзянь Цзэминем, а третий — тандем В. В. Путина и Си Цзиньпина. 

Введение. Статья на основе полевых материалов авторов освещает один из важных этапов свадебного цикла — обряд сватовства у тувинцев Баян-Ульгийского и Кобдоского аймаков Монголии. В силу обособленности материальной и духовной культуры тувинцев Монголии они сохранили в обрядах жизненного цикла особенные черты. В обряде сватовства через призму сравнительного анализа можно отметить некоторые уникальные особенности. Целью статьи является изучение обряда сватовства у тувинцев Баян-Ульгийского и Кобдоского аймаков Монголии, что позволит получить новые сведения, касающиеся древнейших верований и культов, обычаев и обрядов, а также проблем этногенетических и этнокультурных связей с  тувинцами Республики Тыва. В данной статье использованы современные междисциплинарные методы: комплексный подход с привлечением методологических принципов таких смежных научных дисциплин, как источниковедение, этнография. Познание объективной действительности на стыке ряда гуманитарных смежных научных дисциплин дает возможность получить более полную картину этнической специфики культуры и принципов ее функционирования у тувинского этноса. Результаты. В статье рассмотрены архивные и полевые материалы по обряду сватовства тувинцев Кобдоского и Баян-Ульгийского аймаков Монголии на современном этапе. Выводы. В статье представлен сравнительно-этнографический анализ обрядовой практики — сватовства тувинцев Монголии.

Цель исследования ― представить этимологический анализ нескольких редких военных терминов, встречающихся в монгольских летописях XVII в. В статье анализируются восемь терминов, которые либо полностью отсутствуют в словарях письменного монгольского языка, либо фигурируют в источниках с уникальными или редкими значениями: aγuraγ ~ aγuruγ ‘тыловой лагерь’, bayirildu- ‘сражаться друг с другом’, bulγaldu- ‘биться друг с другом’, čaγuraγul- ‘отправлять в военный поход’, ide- ‘захватывать и разграблять (город)’, nengde- ‘неожиданно атаковать, внезапно нападать’, niγtarqa- ‘быть в плотном строю’, toyin ‘(военный) лагерь’. Данные термины относятся к редкой и малоизвестной лексике, отражающей особенности военной организации эпохи Монгольской империи. Материалами исследования выступают три монгольские хроники XVII в.: так называемое «Краткое Золотое сказание» («Quriyangγui altan tobči») (между 1604 и 1634 гг. или 2-я пол. XVII в.), «Сутра под названием Драгоценная ясность» («Erdeni tunumal neretü sudur») (ок. 1607 г.) и «Золотое сказание» («Altan tobči») Лубсан Данзана (между 1651 и 1655 гг. или конец XVII – начало XVIII в.). В статье использован комплекс методов сравнительно-исторического языкознания и текстологии. Основным результатом исследования является вывод, что военная организация Монгольской империи в значительной степени еще сохраняла эффективность в эпоху составления монгольских летописей, но совершенно утратила свою актуальность в Новое время, в связи с чем лишь некоторые из рассмотренных средневековых военных терминов сохранились в современных монгольских языках, иногда в сильно изменившемся значении (aγuraγ ~ aγuruγ), как устаревшие формы (bulγa / bulγaldu-) или связанные морфемы (ča’ur). В работе делаются выводы о том, что ряд терминов имеют иноязычное происхождение и несут на себе следы интенсивных ареальных контактов монгольских языков с языками соседних народов, таких как тюркские (aγuraγ ~ aγuruγ, bulγa(-), toyi/n), тунгусо-маньчжурские (nen(g)de-) и киданьский (ča’ur). Некоторые употребляются как hapax legomena в отдельных летописных памятниках (bayirildu-, čaγuraγul-, niγtarqa-), тогда как другие демонстрируют крайне специфичные значения, не имеющие параллелей в источниках и либо соответствующие семантике донорских форм (toyi/n), либо возникшие под влиянием местных территориальных диалектов (ide-).

Введение. В статье выявляется логическая уязвимость суждения «язык по-разному категоризирует мир» и рассматривается существующее представление о мотивированности языка как доказательство неразделимости познающего, познаваемого и познанного. Цель исследования. Исходя из того, что общим началом познания для различных языковых коллективов является не некий объективный внешний мир и не внутренний мир человека, а наличие присущей всему человечеству когнитивной способности, выдвигается и проверяется гипотеза о когнитивной тенденциозности как предопределяющем факторе языковой категоризации и межъязыковой неполноэквивалентности. Материалы и методы. Проведен сопоставительный анализ ряда ситуаций, к которым применимы знаки-номинации результата депозиционирования объекта в паре языков «русский-китайский». Основной метод исследования — дедукция. Результаты. Неэквивалентность рассматриваемых знаков из двух языков предопределена тем, что для русского языка характерна стратегия человека-ДЕЙСТВУЮЩЕГО, концентрирующегося непосредственно на динамике своего движения. Значимыми становятся признаки, связанные с предварительной оценкой изначального взаиморасположения объектов и подбором соответствующего направления действия. В китайском языке преобладает стратегия человека-НАБЛЮДАЮЩЕГО, который включает себя в систему координат и проявляет гораздо больше интереса к тому, где окажется депозиционируемое по отношению к себе. Две стратегии могут не противоречить друг другу, а могут быть и несовместимыми. Соответственно, присутствуют как зона условной эквивалентности, так и зона лакунарности у рассматриваемых нами знаков. Выводы. Доказано, что язык категоризирует не независимый от человека мир, а опыт человека при взаимодействии со средой. Тенденциозность когниции неизбежна, ибо в момент взаимодействия со средой человек в обязательном порядке выполняет определенную роль. Осознание признаков, лежащих в основе языковой категоризации, зависит от роли человека в данном взаимодействии.

Введение. В художественных произведениях писатели достаточно активно используют прагматические маркеры, создавая с их помощью речевой портрет того или иного персонажа. Исследования показали при этом, что русские прагматические маркеры имеют повышенную синтагматическую активность, выступая в тексте не по одному, а в «компании» с другими подобными единицами. Целью настоящего исследования является анализ приемов перевода цепочек прагматических маркеров в русских художественных текстах на китайский язык — на примере маркеров это, это самое и как его (её, их). Материалы и методы. Материалом для анализа стали 19 контекстов из 8 русских художественных произведений из основного подкорпуса Национального корпуса русского языка и их китайские переводы. В работе использованы такие методы, как целенаправленная выборка, а также контекстный, сопоставительный и дискурсивный виды анализа. Результаты. Проведенное исследование показало, что прагматический маркер это самое не имеет в китайском языке абсолютного эквивалента по форме и по функции, что создает большие проблемы для переводчиков. Только немногие из них оказались способны перевести это самое с использованием китайских аналогов 这个 чжэ гэ (zhe ge) или 那个 на гэ (nage). Структурные варианты русских прагматических маркеров это и как его (её, их) часто встречаются в художественных текстах так же, как и в реальной (живой) русской речи. Переводчики легко ассоциируют прагматические маркеры как его (её, их) с полнозначным выражением как его (её, их) зовут/называют, с той же поисково-хезитативной функцией, а прагматический маркер это — с его китайскими аналогами 这个 чжэ гэ (zhe ge) или 那个 на гэ (nage). В результате эквивалентность на уровне функции при переводе цепочек прагматических маркеров с компонентами как его (её, их) и это достигается гораздо легче, чем при переводе цепочек прагматических маркеров с компонентом это самое. Выводы. Способность прагматических маркеров «притягиваться» друг к другу дополнительно осложняет как процедуру их выделения в тексте, так и их перевод на другие языки.

Введение. Образ чернолицего часто встречается в различных мусульманских текстах, начиная с Корана и заканчивая суфийской поэзией. Можно зафиксировать не просто различные, но и прямо противоположные его трактовки, что ставит перед исследователями проблему корректной интерпретации этого образа. Целью исследования является изучение особенностей функционирования и семантическое наполнение образа чернолицего в суфийской поэзии. Материалы и методы. Исследование проведено на материале классического сочинения Мадждуда Санаи «Сад Истины и закон пути», а также других сочинений персидской и арабской литератур. Были использованы методы текстуальной реконструкции, контекстного анализа и описательной поэтики. Результаты. Было установлено, что в средневековой исламской культуре чернокожие воспринимались зачастую не просто как люди второго сорта — им, подчас, даже отказывалось в наличии антропологического статуса. В Коране черное лицо является признаком позора и неверия. Чернокожие дискриминировались дважды: и по цвету кожи, и по религиозному признаку; в основной массе они были язычниками, причем язычниками, которые активно сопротивлялись исламизации. Это обстоятельство служило юридическим обоснованием для их порабощения. Для многих арабских авторов чернокожий — это раб, нечестивый, дикий язычник. Эти его качества нашли свое выражение и в литературе. Однако в персидском суфизме образ чернолицего получает переосмысление. Его внешняя чернота, теперь уже не только уродство, но и след черного света божественной самости. Божественная самость черна, поскольку недоступна для познания. Вместе с тем она — само бытие, таким образом, всякое сущее получило свое бытие из этого божественного источника. Мадждуд Санаи пишет о том, что черноликий опален черным светом этой божественной самости, т. е. причастен ее бытию. Кроме того, низкий социальный статус чернокожего стал для суфиев еще и средством освобождения от мирских привязанностей и социальных связей. Чернокожий как поэтический образ оказывается совершенным нищим, подобно чернокожему рабу, который не владеет ничем и соответственно свободен от всего, что связывает его с миром множественных вещей. Он соединился с единой божественной самостью в акте уничтожения своего «я» — фана. Все вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что образ чернолицего выполняет те же функции, что и широкий пласт иноконфессиональных образов в суфийской литературе. Так же, как и образы неверного, язычника, зороастрийца и христианина, он был переосмыслен суфийскими авторами в положительном ключе. 

Цель исследования — выявить специфику ориенталистских мотивов в творчестве советского русского поэта Павла Николаевича Васильева. Материалы и методы. Материалом для анализа являются произведения П. Н. Васильева. В статье используются историко-литературный и сопоставительный методы. В основу методологии положены тезисы ориентализма и транскультурной литературы. Результаты и обсуждение. Диктуемая советской идеологией ранней эпохи классовая ориентация с дихотомией Свой — это пролетариат, бедняк, Другой — это кулак, купец, аристократ, бай, бий, бек и одновременно идея цивилизаторской роли русских в жизни коренных народов были воплощены в литературном мейнстриме этого времени. Павел Васильев также изображал в своих произведениях цивилизаторскую миссию советских инженеров, строителей, железнодорожников; индустриализацию казахских степей; образы «окультуренных» казахов — борцов за советскую власть, строителей новой жизни. Он рисует типичные негативные образы мулл, следуя политике большевиков, активно борющихся с религией и ее влиянием на народные массы. В то же время он осознает свое духовное родство с казахами и не изображает их Другими, для него они Свои, родные. В раннесоветской литературе распространен образ «спящей» Азии, которую надо разбудить штыками и пулеметами и превратить в «красный» Восток, который должен быть частью идеологически единого советского государства. В этом отношении П. Н. Васильев выбивался из мейнстрима, поскольку Азия в его представлении не была отсталым, дремлющим регионом. Для него это древняя, тысячелетняя, загадочная страна, его родина. Отклонением от мейнстрима являются и традиционно ориенталистские стихотворения Павла Васильева («Охота с беркутами», «Джут», «Бахча под Семипалатинском», «Верблюд» и др.), в которых, вопреки советской политике нивелирования культуры коренных народов Азии, подчеркивается национальная и культурная специфика казахов. Выводы. Рассмотрев особенности воплощения ориенталистских мотивов в поэзии П. Н. Васильева, можно сказать о том, что на них повлияла транскультурность художественного мировидения поэта, сформировавшегося как творческая личность в условиях казахско-русского фронтира.