Введение. В статье освещается процесс включения тувинцев в российское политическое пространство путем установления протектората России над Урянхайским краем. Царская власть разрабатывала различные планы по распространению своего влияния, в том числе и военный захват края. Эти проблемы обсуждались на разных уровнях российских властей. Одним из самых дискуссионных вопросов стала задача администрирования как местного, так и русского населения. Результатом совещаний стала выработка умеренной политики — постепенного укрепления своего влияния в крае путем переселения русских крестьян в Туву.
Цель. Изучить вопросы административно-территориального управления в Туве после установления российского протектората в 1914 г.
Методы и материалы. При написании статьи были использованы эмпирические методы сравнения, описания, интерпретации, системного анализа; теоретические методы историзма, формальной и диалектической логики. Материалом послужили ахивные документы Государственного архива Республики Тыва, а также Научного архива Тувинского интитута гуманитарно-прикладных исследований, которые впервые вводятся в оборот.
Результаты. Архивные документы свидетельствуют, что политическая ситуация требовала коррекции системы управления в крае, в частности, организации российских органов власти, их компетенции, порядка взаимодействия комиссариата и переселенческого управления, взаимоотношения этих органов с местным, а также с русским и тувинским населением. Представителями русских властей назначались опытные, инициативные чиновники (А. П. Церерин, В. К. Габаев, В. Ю. Григорьев), и во многом благодаря их усилиям, энергичным действиям стали возможны принятие протектората и дальнейшие административно-территориальные реформы в крае. Порой текущие важные вопросы (строительство Усинского тракта, конфликты между местным и пришлым населением) требовали вмешательства Иркутского генерал-губернатора.
Выводы. Автор считает, что на волне Синьхайской революции в Китае усилились позиции России в Туве. Русские чиновники избрали путь косвенного управления, устанавливая тесные контакты с правителями хошунов или же ставя правителями лояльных к ним людей. Такой подход способствовал формированию новых политических элит в Туве. Благодаря этим усилиям удалось отстранить от власти монголов, и всеми тувинскими хошунами и сумонами стали править тувинцы. Так, правителем одного из многочисленных хошунов был избран лама К. Чымба, а из четырех сумонов образовали 2 новых хошуна.
Тувинская политическая элита не смогла выработать единого мнения в вопросе самоопределения страны. Это можно объяснить их некоторым индифферентным отношением к будущей судьбе страны и опять же тяготением к старым порядкам управления.

В национальных автономиях РСФСР советские специалисты разработали методы и алгоритмы строительства социалистического здравоохранения, которые к концу
1920-х гг. были перенесены в Монгольскую Народную Республику. Врачи Наркомздрава РСФСР, работавшие в составе медико-санитарных экспедиций и по контракту с Министерством здравоохранения МНР, создали большой пласт медицинских нарративов о традиционном быте аратов. Цель статьи состоит в выделении этих нарративов из массива архивных материалов о медико-санитарной помощи СССР Монголии и в их современной научной интерпретации. Автор ставит задачу определить, как воспринимался традиционный кочевой быт сквозь профессиональную врачебную призму и какие из его аспектов представлялись причинными факторами высокой заболеваемости и смертности аратского населения МНР. Исследовательский подход базируется на принципах новой истории медицины: внедрение европейской медицины в Монголии рассматривается как сложное и многоаспектное взаимодействие научной медицины с традиционным кочевым бытом, религиозной ментальностью и альтернативными медицинскими системами. Медицинские репрезентации традиционного аратского быта анализируются как отражения профессиональных установок на гигиеническую норму, заложенных европейской системой университетской подготовки врачей.
В результате исследования установлено, что медико-санитарная помощь Монголии была важным инструментом внешнеполитического влияния СССР. Восприятие культурных реалий МНР обученными в европейской медицинской традиции специалистами происходило сложно: в традиционном образе жизни монголов большинство советских докторов видело источник антисанитарии. К середине 1930-х гг. ситуация несколько изменилась, появились критики этой позиции, отстаивавшие необходимость объективного анализа кочевого образа жизни и продуманного внедрения европейской медицины в монгольскую повседневность. Тем не менее отрицательное отношение к монгольским бытовым традициями и каждодневным практикам осталось лейтмотивом медицинских нарративов 1920–1930-х гг., сигнализируя о необходимости более глубокого изучения врачами культурного контекста страны.

Введение. Статья посвящена анализу военных биографий жителей Калмыкии ― кавалеров «полководческих» орденов. Под жителями Калмыкии в данной статье подразумеваются: уроженцы Калмыкии (которая берется в границах 1941 года), уроженцы других регионов, проживавшие к началу войны в Калмыкии и призванные оттуда в ряды Красной армии, уроженцы других регионов, проживавшие в Калмыкии после 1957 г. Под «полководческими» орденами в данной статье подразумеваются ордена Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого и Александра Невского, которые вручались лицам высшего, старшего и среднего командного состава (спектр награждений орденом Богдана Хмельницкого был несколько шире) исключительно за полководческое мастерство. Эти ордена были учреждены в СССР в 1942–1943 гг., когда пришло осознание того, что полководческое мастерство командира для Красной армии более важно и значимо, нежели индивидуальная храбрость и политический фанатизм.
В период Великой Отечественной войны 35 жителей Калмыкии (в том числе пятеро ― дважды) были отмечены: четырьмя орденами Суворова, тремя орденами Кутузова, пятью орденами Богдана Хмельницкого и двадцатью восемью орденами Александра Невского. В статье приведены краткие военные биографии всех 35 кавалеров.
Цель: проанализировать военные биографии всех жителей Калмыкии ― кавалеров «полководческих» орденов, выявить в них характерные черты, общее и особенное.
Методы. В ходе работы над статьей использовались как общенаучные (типологизация, анализ и синтез, индукция и дедукция, сравнение и аналогия), так и специальные исторические методы исследования (историко-генетический, историко-сравнительный, историко-типологический, историко-системный).
Результаты. Статистический анализ позволил выявить ряд особенностей этой группы военных командиров. Например, большинство изучаемых персоналий (28 из 35) являлись молодежью в возрасте от 16 до 29 лет (возраст приведен на начало войны), которая выросла и воспитывалась при Советской власти и была предана коммунистическим идеалам. Шестеро более старших командиров (в возрасте от 31 до 38 лет на начало войны) являлись людьми, которые осознанно связали свое будущее с Советской властью и готовы были отстаивать ее до самой смерти. Большинство изучаемых персоналий относятся к пехоте, при этом представители высокотехнологичных видов войск (флота, авиации, танковых, связи) среди них отсутствуют. Если же смотреть в разрезе по национальностям, то видно, что калмыки-кавалеры «полководческих» орденов составляют всего треть от общего числа. Это явно не коррелирует с тем, что калмыки, по данным всесоюзных переписей, составляли большинство в своем регионе. На этот фактор повлияли огульные и несправедливые обвинения калмыков в коллаборационизме и высылка всего калмыцкого народа в отдаленные районы страны.

Публикуемая записка высокопоставленного туркестанского чиновника В. П. Череванского отражает споры между представителями различных органов власти Российской империи о российской таможенной политике по отношению к государствам Средней Азии. В течение долгого времени имперские власти создавали среднеазиатским торговцам режим наибольшего благоприятствования, тогда как монархи Средней Азии не осуществляли ответных мер в отношении российских торговцев. Существенное изменение азиатских границ Российской империи в 1850–1860-е гг. привело к необходимости отмены ряда таможенных постов в регио­нах, которые к этому времени утратили статус пограничных и, соответственно, к спорам по поводу необходимости создания новой системы пограничных таможен в новоприсоединенных к России регионах, в частности, в Туркестанском крае. Записка В. П. Череванского отражает дискуссии, которые велись по этому вопросу среди туркестанского чиновничества, но вместе с тем и позицию ряда центральных ведомств, поскольку сам он представлял в Туркестане интересы Министерства финансов. Адресатом записки является туркестанский генерал-губернатор К. П. фон Кауфман, в свою очередь, представлявший интересы Военного министерства. Публикация записки сопровождается археографическим введением, историко-правовым комментарием, а также примечаниями, дающими представление об общем политическом и экономическом контексте, в котором следует рассматривать записку. Анализ публикации позволяет оценить личность и деятельность самого автора записки — В. П. Череванского, который был не только высокопоставленным чиновником в Туркестане, а затем и в центральных органах власти Российской империи, но и известным литератором своего времени, что также наложило определенный отпечаток на стиль и содержание публикуемой записки. Также предпринимается попытка оценить, насколько рекомендации, представленные В. П. Череванским, нашли отражение в последующей таможенной политике Российской империи в Средней Азии. Исследование публикуемого документа позволяет сделать вывод о противоречивости политики Российской империи в Средней Азии, которая весьма ярко отразилась и на таможенной сфере, в результате чего лишь к концу XIX в. таможенная система региона оказалась более-менее четко упорядоченной.

Тематика рассматриваемой статьи затрагивает вопросы межнациональных отношений народов Сибири в XX в. Национальная политика в XX в. претерпела существенные изменения, которые сказались на всех этнических группах бывшей Российской империи. В статье рассматриваются особенности складывания взаимоотношений народов Сибири в связи со спецификой реализуемой национальной политики. Важное значение для настоящего исследования имеет привлечение сохранившихся архивных источников, позволяющих проанализировать концепцию национальной политики и значение ее реализации для народов Сибири. В работе представлен обзор и анализ некоторых документов по национальной политике в Сибири с целью выявления особенностей формирования взаимоотношений народов (по материалам ГА РФ и ГА КК).
Методология исследования включает в себя контент-анализ документов по истории народов Сибири в XX в. федерального и регионального уровней, а также анализ статистических и миг­рационных данных. Исследуются процессы развития межнационального взаимодействия этнических групп Сибири в XX в. путем анализа документов центрального управления национальной политикой СССР (Наркомнац, отдел национальностей ВЦИКа) и материалов региональной истории Государственного архива Красноярского края. Статья содержит обзор некоторых документов, воссоздающих этнографический портрет Сибири XX в. в соответствии с развитием межнациональных процессов, характерных для рассматриваемого периода. Основными результатами исследования является представленная автором систематизация групп взаимоотношений народов Сибири в XX в. и приведенные ниже выводы, характеризующие особенности этих взаимоотношений. В ходе исследования была подтверждена консолидирующая функция русского языка для разнородного этнографического состава Сибири; указана особенность комплектования сибирского архивного наследия, связанная с неоднородной модернизацией управленческих процессов и делопроизводства; обозначена проблема выявления документов по национальной истории народов Сибири ввиду разобщенности информации и «распыления» ее по разным фондам. Значение выполняемого исследования при современном состоянии научных знаний и для их дальнейшего развития заключается в возможности применения его результатов при подготовке обобщающих научных трудов по истории народов Сибири, по истории межнациональных отношений в XX в. Практическое применение результатов исследования возможно при разработке учебных курсов по истории межнациональных отношений и истории Сибири.

В своей статье автор намерен на основе ревизии таких понятий, как «гражданская нация» и «национальная идентичность», прояснить смысл достаточно нового для российской социальной науки понятия «гражданская религия». Об актуальности постановки такой цели свидетельствует имеющее место в российском научном дискурсе в корне ошибочное понимание этого понятия, согласно которому цель и смысл гражданской религии ― культивирование и укрепление веротерпимости, изживание межконфессиональных трений. В конечном итоге автору хотелось бы убедить читателей в том, что между национальной идентичностью и гражданской религией существует внутренняя необходимая связь.
В статье обосновывается тезис о том, что политический компонент гражданской нации не может быть самодостаточным и что сам он возможен только благодаря неустранимости историко-культурного компонента. Широко употребляемое понятие национальной идентичности свелось к формальному указанию на национальную (гражданскую) принадлежность человека. В связи с этим автор указывает на его функциональное содержание, его инструментальность в социальных исследованиях проблемы гражданской солидарности/разобщенности. В адекватном понимании понятия гражданской религии есть проблемы. Для прояснения его смысла в статье особое внимание уделяется концепции религиозного Э. Дюркгейма. На основе этой концепции обосновывается, во-первых, тезис о том, что общество для отдельного человека представляет собой сакральное явление, а не просто среду обитания и, во-вторых, социально-политическая необходимость практики гражданской религии для любого национального государства.
В методологической основе исследования лежит социальный конструктивизм. Согласно ему, национальная идентичность не есть простая данность, а является результатом целе­направленной деятельности по ее формированию и развитию. Такой деятельностью или социально-политической практикой является институт гражданской религии. Вопрос о том, как работает этот институт, решается на основе анализа работ Ж.-Ж. Руссо, Ж. Мишле, Р. Беллы, В. Легойды.
В работе над проблемой идентичности автор опирался на аналитическую статью Р. Брубейкера и Ф. Купера «За пределами “идентичности”», в частности, весьма полезной была их характеристика «слабой» и «сильной» идентичности. Это позволило автору сформулировать свое понимание их связи, а именно как диалектической связи и в связи с этим показать актуальность института гражданской религии, а также отличительную черту национальной идентичности.
В заключение автор делает вывод, что человек становится гражданином своей страны, носителем национальной идентичности в результате разнообразного и интенсивного воздействия всего того, что составляет содержание гражданской религии. При этом гражданская религия, будучи необходимым элементом общественной жизни, является практикой с негарантированным результатом, а ее задача состоит в совмещении отношения человека к своему государству/отечеству с экзистенциальными основами (жизнь, любовь, семья, смерть) его бытия.

Введение. В статье представлены результаты изучения традиционной одежды в рамках материальной и духовной культуры башкир. Народная одежда, наделенная определенными смыслами, выполняла разнообразные знаковые функции, диктовала различия в поведении и общении.
Цель статьи заключается в выявлении и описании знаковых функций одежды башкир согласно этнической, географической, гендерной, возрастной, социальной и т. п. принадлежности.
Методы. Для выявления значения одежды в традиционной культуре башкир и определения социальных отношений, связанных с одеждой, обнаружения общего и особенного в одежде башкир разных групп и построения типологических параллелей с другими народами применялись описательный, структурно-функциональный, сравнительно-типологический методы исследования.
Результаты. В исследовании применялся комплексный подход, предполагающий анализ исторических, философских, этнографических трудов и полевых материалов.
Народный костюм был наделен определенной смысловой нагрузкой и выказывал статус владельца, соответствовал идеалам красоты, принятым в конкретной этнической среде. Язык одежды указывал на этническую принадлежность, пол, возраст, семейное и социальное положение собеседника, также показывал отнесенность к определенному поколению, периоду жизни.
Цвет, крой, орнамент и украшения передавали представления башкир о Вселенной, показывали религиозную принадлежность. Любая деталь одежды была обоснована исторически, мифологически, с бытовой и практической стороны. Одежда удостоверяла принадлежность человека к определенному поколению, периоду жизни. Эта особенность наиболее ярко проявлялась в женских нарядах. Яркие цвета и разнообразные украшения были присущи для молодежной одежды, женщин детородного возраста. Одежда детей характеризовалась минимальным набором компонентов. Сдержанная цветовая гамма, меньшее количество украшений характеризуют костюм женщин старшего и преклонного возраста. Каждый элемент одежды в комплексе с другими представлял текст, позволяющий охарактеризовать своего владельца.
В традиционном обществе к выбору одежды относились очень внимательно, так как несоответствие вызывало осуждение, иногда насмешку. Обращение с элементами одежды тесно связано с древними верованиями, представлениями народа о жизненной силе, счастье, благополучии («ҡот»), поэтому удачливую одежду не дарили, мужскую одежду не использовали для хозяйственных нужд. Одежду авторитетных пожилых людей использовали для передачи их силы, долголетия, здоровья последующему поколению. Традиционный этикет, обычаи и традиции поддерживали способы обращения с предметами одежды, в соответствии с практическими, религиозными, сакральными, эстетическими и этическими представлениями.
Выводы. В традиционном обществе костюм служил источником получения информации, позволял безошибочно определять пол, возраст, семейное положение и социальный статус, географическую и родоплеменную принадлежность, род хозяйственной деятельности. Все знаковые функции одежды, являясь ориентирами, служили критерием определения собеседника в рамках бинарной оппозиции «мы» / «они», способствовали регулированию, упорядочиванию отношений в семье и обществе. Традиционный костюм был средством передачи народных знаний от одного поколения к другому.

Цель статьи — на основе данных многолетних экспедиционных исследований дать характеристику некоторых тенденций в развитии современного шаманизма Бурятии. В работе использованы сравнительно-исторический, сравнительно-сопоставительный методы исследования; при сборе материалов, привлеченных к анализу, — методы полевой этнографической работы.
В результате проведенного исследования дана характеристика направлений развития шаманской практики в Бурятии. Автор отмечает, что характерной чертой нового поколения шаманов Бурятии является наличие у многих высшего образования, опыт работы в разных учреждениях. Произошло формирование «шаманской интеллигенции». Шаманская практика включает не только традиционные обряды, но и публичные выступления в прессе с пропагандой шаманского мировоззрения. Шаманы пишут книги, принимают участие в съемках документальных фильмов о них, выезжают из мест своего постоянного проживания в разные города России, за рубеж и там занимаются шаманской практикой, что в классическом шаманизме категорически не приветствовалось. С возникновением ассоциаций и объединений шаманов они стали заниматься издательской и просветительской деятельностью. Новые задачи потребовали изменения и личности шаманов традиционных, и поколение шаманов, востребованное новой российской действительностью, обладает такими характеристиками.
Статья включает две части. В первой части даны общая характеристика темы и портреты трех шаманок — представителей «шаманской интеллигенции»: Надежды Степановой, Ешин-Хорло Цыбикжаповой и Веры Тагласовой. В их шаманском становлении прослеживаются классические черты: шаманская болезнь, наличие шаманского корня (даже в случаях межнационального брака родителей). Но новое поколение шаманок Бурятии объединяет наличие высшего гуманитарного образования, опыт работы в учреждениях образования и культуры, тесные связи с ученым миром, активная жизненная позиция, членство в шаманских ассоциациях и пропаганда шаманского мировоззрения.
Во второй части статьи дана характеристика места шаманов и шаманских объединений в новой России. Автор показывает, что возникновение шаманских объединений направлено на реализацию их практики в новых условиях, когда шаманы, организованные в сообщество, могут зарегистрировать свои священные места как особо охраняемые территории. С другой стороны, задача организаций шаманов — стать заслоном на пути псевдошаманов, которых в последнее время тоже появилось немало. В этой части также дается характеристика проблем «шаманы и ученые» и «шаманы и экология». Обе части статьи, публикуемые последовательно в двух номерах журнала, сопровождаются полным списком литературы.

В работе дается краткий обзор истории изучения омонимов калмыцкого языка, определяются критерии разграничения омонимов и многозначных слов, описываются лексико-семантические связи между различными вариантами одного или разных слов, а также рассматривается грамматическая и словообразовательная омонимия. Базой для исследования послужил материал, собранный сплошной выборкой омонимов из калмыцко-русского словаря под редакцией Б. Д. Муниева и картотеки, составленной путем выборки фактического материала из произведений художественной литературы, устного народного творчества и периодической печати. В работе проведен качественный и количественный анализ пар лексем современного калмыцкого языка с разнообразными омонимичными связями, что позволило выявить типы и виды омонимии. Проведенный нами анализ показал, что в калмыцком языке омонимы образуются в результате разнообразных преобразований лексем. Возникают группы лексем с омонимичной формой, внутрисловные и межсловные связи которых поддаются разграничению лишь в языковом контексте. Данная работа является попыткой комплексного анализа способов формирования омонимов калмыцкого литературного языка, в которой приводятся сведения о типах и видах омонимов, затрагивается вопрос о создании «Словаря омонимов калмыцкого языка», рассматриваются проблемы и перспективы изучения омонимии калмыцкого литературного языка.

Статья посвящена изучению формирования, развития и семантических особенностей цветообозначения qїδїl ‘красный’ в башкирском языке. Источниками примеров для выявления значений слова послужили словари башкирского языка и данные корпуса башкирской прозы. Актуальность исследования обусловлена необходимостью изучения лексем как в сравнительно-историческом аспекте, так и в плане синхронии с выявлением денотативных и коннотативных компонентов их семантики. Новизна исследования состоит в том, что в нем выявляются ранее не зафиксированные в словарях значения цветообозначения qїδїl ‘красный’, с использованием данных корпуса башкирского языка, который включает в себя 1 256 произведений различный жанров. Преимуществом исследования является то, что qїδїl ‘красный’ рассматривается на общетюркском фоне: приводится пратюркская форма лексемы и демонстрируется процесс изменений звукового состава слова в тюркских языках, показываются лексико-семантические соответствия в других тюркских языках.
В ходе исследования выявлено, что пратюркское *Kϊř-ϊl ‘красный’, которое восходит к праалтайскому *k’iūŕu ‘красный; коричневый, темный’, в башкирском языке встречается в следующих фонетических вариантах: qїδїl / qїhїl / qїzїl. Изменения в звуковом составе слова являются результатом появления специфических звуков в фонетическом строе башкирского языка.
Основное значение лексемы — обозначение красного и оранжевого спектров (красный цвет и его оттенки; оранжевый; рыжий; румяный, алый). Цветообозначение лексемы qїδїl ‘красный’ активно употребляется в словообразовании — она участвует в образовании фитонимов, зоонимов, анатомических терминов, названий минералов, горных пород, болезней и др.
Лексема qїδїl ‘красный’ также приобрела следующие коннотативные значения: спелый; яркий; восточный; советский, революционный; субстантиваты (помада, румяна, ржавчина, золото); совершенно, очень; мифологизированный цвет, выполняющий обережную, охранительную функцию. Многие значения слова, зафиксированные в башкирском языке, можно найти и в других тюркских языках. Но, тем не менее, в башкирской топонимии имеется отличающееся от других тюркских языков значение красного цвета ― ‘восточный’, в то время как в других тюркских языках красным обозначался юг, южная сторона.

Введение. Анализ семантической структуры слова, установление или восстановление его значения в эпическом произведении является сложной задачей, которая обусловлена хронологической неоднородностью разных версий эпоса, утратой или неясностью семантики слова, переходом его из активного бытования в пассивный запас или изменением его формы.
Цель. Провести анализ семантической структуры лексем (тоорцг/товрцг, елдң), обозначающих оружие в калмыцком героическом эпосе «Джангар». 
Методы. Автоматический разбор корпуса текстов позволяет оперировать большим объемом информации, поэтому контекстологический метод является одним из основных методов анализа, позволяющий установить типовую сочетаемость для каждой лексической единицы. Помимо этого используются анализ словарных дефиниций, валентностный анализ, позволяющие выявить особенности семантической дефиниции в лексикографических источниках, грамматические и акцентологические признаки искомых единиц.
Результаты. Проведенный анализ позволяет не только установить или восстановить значение отдельной лексемы, но и в некоторых случаях выявить различия в семантике одной и той же лексемы. Эти различия объясняются разностью контекстов употребления, которые, в свою очередь, обусловлены стадиальными особенностями конкретной версии эпоса, спецификой исполнительской школы, воспитавшей сказителя, а также временем письменной фиксации устного исполнения эпического текста.
Выводы. Верным является употребление слова товрцг ‘плеть с утолщением на конце, плетение которого похоже на нераскрывшуюся сосновую шишку’ — ‘боевая плеть’. Это слово принадлежит к общему тюрко-монгольскому лексическому фонду народов Саяно-Алтайского нагорья. Форму тоорцг (дважды у Д. Шавалиева) можно также считать авторской особенностью или же искажением. Вместе с тем эта форма могла появиться в результате неточной письменной фиксации устного исполнения.
Лексема елдң встречается 52 раза в разных версиях эпоса в различных контекстах. Ее значения разнятся в зависимости от стадиальной принадлежности версии и локализации исполнительской школы. На материале эпоса лексема елдң применяется в прямом и переносных значениях и обнаруживает широкий семантический спектр: 1) ‘нагайка’ как вид плети — маля; 2) ‘дружинник’, ‘защитник’; 3) ‘благородный, праздный’; 4) ‘неудержимый’, ‘непоседливый’, ‘беспокойный’, ‘суетливый’. Так, в ранней, Малодербетовской, версии фиксируются значения: 1) ‘нагайка’ как вид плети — маля; 2) елдң широко применяется как ‘богатырь’, конкретно — ‘нагаечник’. В значении 3) слово переведено по контексту как ‘благородный, празднующий’ — о заглавном герое эпоса, Джангаре, к которому съезжаются богатыри на праздник Цаган Сар. В значении 4) ‘неудержимый’ елдң применено к любимому народом эпическому герою и подчеркивает стремительность, порывистость богатыря Хонгора.
В более поздних версиях эпоса для лексемы елдң фиксируются следующие значения 1) ‘нагайка’ как вид плети — маля; 2) не употребляется; 3) не употребляется; 4) в переносном смысле применяется для отрицательной характеристики ‘своенравного, беспокойного’ человека. Следовательно, семантический спектр лексемы елдң сужается и обедняется на пути от ранней, Малодербетовской, к поздним версиям эпоса.

Введение. В истории калмыцкого языка особое место занимает деловая письменность, которая была уже достаточно развита у всех монгольских народов с появлением у них своей государственности. Находясь на территории России, калмыки продолжали и развивали свои письменные традиции, выработанные еще со времен их проживания в Центральной Азии, в частности, письменное делопроизводство.
В Национальном Архиве Республики Калмыкия хранятся документы XVIII в., составленные представителями калмыцкой знати и адресованные должностным лицам российской администрации. Большинство текстов относятся к периоду существования Калмыцкого ханства, когда государственные дела стимулировали развитие калмыцкого делопроизводства по требованиям правил российского делопроизводства. Документы на национальном «ясном письме» зафиксировали как официальный, так и разговорный язык калмыков того периода и в настоящее время являются основным источником исторического изучения калмыцкого языка.
Лексика делового языка, заключенная в этих интереснейших источниках, является неотъемлемой частью словарного состава калмыцкого языка, которая до сих пор остается неисследованной. Выявление и изучение этого пласта лексики является весьма важным и необходимым этапом в создании исторической картины развития калмыцкого языка и монгольских языков в целом.
Целью данной статьи является описание названий документов со словом bičiq, встречающихся в языке архивных текстов.
Методы. При диахроническом исследовании лексики данного ряда используются описательный, историко-сравнительный методы.
В исследуемых текстах слово bičiq и словосочетания, образованные с ним, имеют ряд значений. Кроме основных значений ‘письменность; грамота; письмо’, они употребляются и как названия официальных документов. В современном калмыцком языке основным словом в лексическом ряде, означающем документы разного содержания, является слово цаасн ‘бумага’, отражающее материал, на котором сделана необходимая запись. В языке исследуемых источников таким ключевым словом является bičiq ‘запись; письмо’, означающее фиксацию официальной информации на материальном носителе.
Результаты. Выявлена вышедшая из употребления, но все еще актуальная лексика из области делопроизводства. Введение ее в активный словарь послужит обогащению современного калмыцкого языка. Поскольку эта лексика стала пассивной не по причине ее устаревания, а по причине полного перехода делопроизводства на русский язык.
Выводы. Выявленные в архивных текстах названия деловых документов только со словом bičiq свидетельствуют о наличии широкого пласта лексики данного ряда в языке деловой письменности XVIII–XIX вв. Это в свою очередь является показателем развитого делопроизводства в калмыцком обществе того времени. Рассмотрена лишь малая часть источников, поэтому работа по выявлению, изучению и лексикографической фиксации делового языка калмыков продолжается.

В данной статье автор исследовал значение, функции, применение и частотность некоторых суффиксов, а именно: -тан4 , -нцар2, ‑гана4, -лзай3, -ж, ‑жин, -ч, -чин, -ийнхан2, которые, хотя и активно участвуют в образовании новых слов, пополняя тем самым лексический запас монгольского языка, при терминообразовании несут в себе несколько другие, специфические функции и отличаются частотой своего употребления. В исследовании были привлечены термины естественных наук, таких как ботаника, зоология, минералогия, география и т. д., выбранные из «Русско-монгольского терминологического словаря» (объем ― 120 000 терминов).
Данное исследование проведено в двух основных направлениях. Во-первых, автор обобщает исследования ученых, изучавших значение вышеназванных суффиксов, и на основе сопоставления, выделяет среди перечисленных выше суффиксов наиболее продуктивные с точки зрения терминообразования.
Ученый Т. А. Бертагаев в свое время отмечал, что суффикс ‑тан4 несет в себе: 1) коллективно-множественное значение: цэргийн эрхтэн ‘военщина, милитаристы’; 2) значения единичности и множественности: цагаантан ‘белогвардейцы, белогвардеец’; 3) значение, указывающее на объект единичного: сэхээтэн ‘интеллигенция’. Однако при терминообразовании суффикс ‑тан4 приобретает собирательное значение и широко используется в названиях видов животных и растений. Например: в названии животных ― битүү тууртан ‘непарнокопытные’ (1); в названии растений ― луулийн язгууртан ‘маревое семейство’; в названии микроорганизмов ― багц шилбүүртэн ‘лофотрихи’ (1); в названии птиц ― дэвүүр сүүлт жигүүртэн ‘птицы веерохвостые’ и т. д.
Суффикс -нцар, кроме своего основного диминутивного значения, например: үндсэнцэр ‘корешки’, навчинцар ‘листочки’ (7) и т. д., при образовании терминов привносит значение схожести, например: манинцар ‘гермафродитизм’ (3), болронцор чулуу ‘кварцит’ (2), а также указывает на составную часть целого, например: элэгний хэлтэнцэр ‘долька печеночная’ (2).
В своём исследовании автор, тщательно проанализировав терминообразовательную функцию суффикса -гана4, который в научных трудах упоминается как суффикс, образующий в основном названия животных и растений, выявил 5 новых значений, расширивших его семантику. К ним относятся:
а) основная словообразовательная функция, которая заключается в присоединении данного суффикса к корню слова и образовании, на основе присущих ему характерных признаков, новых существительных. Данная особенность этого суффикса весьма традиционна в терминообразовании. Например: улаагана ‘смородина красная лесная’ (3), хонхорт харгана ‘чингиль серебристый’ (3) и т. д.;
б) при помощи настоящего суффикса отображаются форма и конфигурация животных, растений, и на основе этого образуются термины с номинативным значением. Например: өргөст бударгана (өргөст хамхуул) ‘солянка сборная мясная’ (2), сархитгана ‘полевка обыкновенная’ (серая) (2);
в) образование терминов путем присоединения данного суффикса к корням звукоподражательных слов, таких как: цүүр цүүр хийх, хэд хэд хийх. Например: цүүргэнэ ‘саранча’ (3), хэдгэнэ ‘шмель’ (3) и т. д.;
г) посредством присоединения этого суффикса к существительным образуются сходные данному виду термины. Например: сүүгэнэ ‘молочай’ (1), салаагана ‘хориспора’ (2), гичгэнэ ‘лапчатка гусиная’ (1);
д) названия растений и рыб с суффиксом -гана4, имеющие в своей основе иноязычные, омонголизированные слова. Например: тавилгана (раст.) ‘таволга’ (1), суладай, нагана ‘нагана’ (раст.) (1) и т. д.
Во-вторых, автором ставилась цель при помощи программы TextStat вычислить частотность суффиксов -тан4, -нцар2, -гана4, -лзай3, -ж, -жин, -ч, ‑чин, ‑ийнхан2. Исследование, проведённое автором, показало, что в «Русско-монгольском терминологическом словаре» (120 000 терминов) суффиксы -т, -тан4 в составе односоставных (амьтан ‘живые существа’, боргоцойтон ‘шишконосные’) и сложносоставных (нийлмэл цэцэгтэн ‘сложноцветный’, сарьсан далавчтан ‘перепончатокрылые’) слов встречаются 292 раза. Суффикс -нцар2 (бөөлжүүлэх чулуунцар ‘рвотный камень’, балнадын савханцар ‘тифозная палочка’ и т. д. ― 218 раз; суффикс -гана4 (гялгана (рыба) ‘чебак’, явган тургана ‘шелковица белая’) и т. д. ― 68 раз; суффиксы -ч, -чин (агтач (адуучин) ‘конюх’, алимны балч шавьж ‘медвежатина яблочная’) ― 53 раза; суффиксы -ж, -жин (асмалжин занар ‘сланец диоритовый’, молоржин ‘топазолит’) ― 45 раз и, наконец, суффикс -ийнхан (азийнхан ‘азиаты’, суунга ёроолынхон ‘сиенит’) ― 11 раз.

В данной статье впервые в сравнительном аспекте рассматривается значение кодового слова Алтай в мотиве пути в эпических текстах монгольских народов. Актуальным представляется сравнительно-типологический анализ традиционных мотивов в эпосе монгольских народов для выявления сохранности и трансформации древних сюжетов и единых мотивов.
Целью работы является выявление специфики пространственного признака кодового слова Алтай как ключевой семантической характеристики мотива пути. Выявление функции мотива пути при помощи ключевого слова с ярко выраженным ментальным значением определяет этническую специфику эпических текстов монгольских народов.
Методы. Основным методом нашего исследования является семантико-герменевтический анализ традиционных мотивов в эпическом тексте монгольских народов. Сравнительно-типологический анализ с его методикой моделирования типовых мотивов дает возможность обобщить материал и выявить общие мотивы в эпосе монгольских народов.
Результаты. Можно констатировать, что транслируются во времени наиболее устойчивые ключевые кодовые слова, сохранившиеся в коллективной памяти обрядовых повторяющихся событий. Это касается и всего обрядового действа, связанного с почитанием священной горы Алтай. В мотиве пути ороним Алтай в эпосе монгольских народов однозначно обозначает свое, родное пространство, куда входят и земля, и гора. В монгольском эпосе в мотиве пути ключевое слово Алтай имеет наиболее широкое семантическое наполнение, в бурятских текстах более узкое употребление в формульных выражениях, и в этих случаях Алтай обозначает горизонтальное движение пути. В калмыцком эпосе Алтай употребляется чаще как сакральное пространство, и в движении пути обозначает вертикальный центр мира.
Выводы. В результате исследования мы пришли к выводу, что ороним Алтай как пространственный ориентир, многократно используемый в текстах, наиболее ярко высвечивает национальную специфику нарратива и уточняет традиционный мотив пути в эпосе монгольских народов. В ходе анализа текстов выявлены основные инварианты мотива пути с целью военного похода или сватовства героя. Также нами уточнены варианты мотива пути: место охоты, пастбище для скота, пастбище для богатырского коня.

Цель. Статья посвящена изучению прологов Багацохуровского цикла «Джангара» с целью выявления устойчивости эпического текста, определения основы и принципов сложения экспозиционной части эпоса.
Методы. При анализе записей двух прологов Багацохуровского цикла применяется метод полного синоптического сопоставления текстов, представленный В. М. Гацаком для эпоса.
Результаты. В результате синоптического сопоставления прологов песен-поэм «Дуут богд Җаңһр догшн Хар Кинесиг дөрәцүлгсн бөлг» (‘О том, как славный богдо Джангар свирепого Хара Кинеса покорил’) и «Догшн Замбл хаана һалзу долан бодңгиг Аср Улан Хоңһр Күнд Һарта Савр хойр дөрәцүлгсн бөлг» (‘О победе Улан Хонгора Могучего и Тяжелорукого Савара над семью неукротимыми вепрями [-богатырями] свирепого Замбал-хана’) Багацохуровского цикла образовалось 1 383 строчных позиций. Синоптическая «развертка по вертикали» и сопоставление паритетных стихов выявили 153 стиха, совпадающих текстуально и позиционно. Для 105 стихов соответствия нашлись не рядом, а в других местах. В 112 случаях стихи хотя и различаются в той или иной степени, но все же совпадают между собой, варьируя одну и ту же основу. Совпадающих текстуально и позиционно, но с долей синонимии в деталях нами обнаружено 205 стихов. Таким образом, в результате синоптического сопоставления двух записей пролога Багацохуровского цикла 575 строчных позиций целиком и частично тождественны, и мы можем утверждать, что джангарчи, зная принципы сложения эпоса, строит свое повествование по определенной схеме: 1) описание страны; 2) описание сооружения дворца; 3) описание Джангара, его оружия и коня; 4) описание местоположения персонажей; 5) подчинение богатыря Савара; 6) пир во дворце Джангара; 7) восхваление страны.
Выводы. Рассмотрение прологов подтверждает положение о том, что фольклорный текст в процессе многократного устного исполнения всегда варьируется. Во время исполнения сказитель использует готовые темы, общие места и поэтические формулы. Пролог, являясь важным композиционным слагаемым эпоса, способствует более полному восприятию эпической поэмы, героических подвигов богатырей, акцентирует внимание на величии самих событий, происходящих в Бумбайской стране, чем обширнее пролог, тем величественнее эпическое государство; присутствие пролога свидетельствует об устойчивости и формировании эпоса «Джангар в большом историческом времени.